ПРОСТОЙ И ВЕЛИКИЙ ДЕЛИ

Рейс из Питера через Ташкент в Дели. Топая по лётному полю ташкентского аэропорта, я с любопытством изучал попутчиков. Смуглые бородачи в чалмах, длинных ризах и с кейсами в руках о чём-то таинственно переговаривались. Две или три растрёпанных американки ошалело вертели головами, видимо, не успевая приспособиться к смене часовых поясов. Несколько прилично одетых турецких бизнесменов терялись на фоне седовласых темнокожих дам, укутанных в ярчайшие сари. Это пёстрое многообразие дополняли две контрастные фигуры: худая, нечёсанная немка с безумными глазами, одетая в длинный бесформенный балахон, и толстая тётенька в тренировочных штанах, явно наша соотечественница. На руках немки пищал крохотный грудной младенец. Салон самолёта заполнился, и стал напоминать Ноев ковчег. Скучные люди в Индию не ездят. Передо мной открывались двери в страну чудес. Я замер в кресле, предчувствуя, что скоро встречу людей с песьими головами.

Сорок шесть градусов в тени

Индира Ганди возглавляла индийское правительство почти 20 лет; кроме того, она была умница и красавица. Аэропорт «Индира Ганди» в Дели достойно носит её имя. Аэропорт прекрасен, особенно в сравнении с тесными и бестолковыми российскими собратьями. Огромные залы, свет и простор; вежливый, хотя и настойчивый таможенный досмотр; кофейные автоматы (всюду в Индии пьют кофе с пряностями и молоком). Магазин «Дьюти фри» рекомендую: там купил я литровую бутыль джина «Бифитер» всего за 9 баксов и такую же емкость виски «Катти сарк» за 13; эти напитки спасли меня от опасностей, которые, как оказалось, таит в себе Индия; об этом позже. Но главное – прохлада. Кондиционеры создают в полупрозрачных стенах аэропорта воздух нежный, комфортный, ласковый.

Выйдя из милой прохлады аэропорта на улицу, я испытал такое чувство, как будто на меня надели горячий влажный скафандр. Выдержав первый удар банного жара, я поднял глаза к небесам и увидел табло. На нём светились цифры: +46 ° С. Нормальная индийская погода.

Общественным транспортом пользоваться затруднительно в стране, языка которой не знаешь. В Индии, даже в Дели, языковый барьер весьма ощутим. Английский здесь - второй государственный язык, образованная часть индийского общества говорит по-английски, но на широкие массы это не распространяется. В первый же вечер в Дели я пошёл на базар – и смог объясниться с торговцем только с помощью мимики и жестов. Он категорически не понимал мои «хаф кило» и «хау мач дис кост?», а мне не удавалось отличить в его речи "фифтин" от "фифти". Да и средне-образованные индийцы говорят на весьма своеобразном «индиан инглиш», что порождают особый жанр забавной словесности. Например, надписи. В трёхзвёздном отеле: "Дорогие гости! Просим не употреблять кровать для еды и закусок". В буддийском монастыре: "Леди и джентльмены! На время посещения монастыря просим воздержаться от убийств, сексуальных контактов и самоотравления включая табак". В самолёте Индийских авиалиний в туалете: "Джентльмены писают сидя". И так далее.

Самый удобный для иностранца транспорт в Дели – такси. Возле аэропорта есть стоянка «такси с предоплатой» (« prepayed taxi »). Суёшься в окошечко, на смеси ломаных языков объясняешь, куда тебе надо, и получаешь из рук изящной индийской барышни чек с указанием суммы. Естественно, платишь ей деньги. И едешь, утирая пот (готовые машины выстроились в очередь возле того же окошечка, поджидая тебя). Чек отдаёшь шофёру – непременно в конце пути, а не то завезёт. Такая форма обслуживания особенно удобна в силу того, что никто и никогда в Индии не спросит с клиента настоящую цену. Наиболее азартные индусы заламывают вдесятеро. Скромные и честные сикхи – вдвое-втрое.

В Дели все такси одинаковы. Допотопного вида авто, похожие на английские «форды» пятидесятых годов, выкрашенные в чёрный и жёлтый цвета, разумеется с правым рулём. Тут, как в Англии, принято левостороннее движение. Первые несколько дней сходишь с ума: не только машины несутся навстречу и сворачивают «не туда», но и с пешеходами трудно избежать столкновения – ты вправо, и он в ту же сторону...

Делийские таксисты в основном сикхи. Религиозно-этнический мир Индии сложен и пёстр; говоря кратко: сикхи – религиозная секта, выросшая на стыке индуизма и ислама. За 5 столетий её адепты слились в особый народ, заметно отличающийся от остальных индийцев и наружно, и по характеру. Главное внешнее отличие мужчины-сикха – чалма-тюрбан и борода. Сикхи не стригут волосы и не бреются; длинные волосы завязывают в узел и прячут под чалмой. По характеру сикхи воинственны и честны; все они носят имя Сингх, что значит «лев»; занятия их должны соответствовать имени. Офицер индийской армии и таксист – два вполне подходящих рода деятельности. За рулём таксист-сикх сидит молчаливо и грозно, как на облучке боевой колесницы.

Есть ещё один вид транспорта, заполняющий улицы и закоулки индийской столицы неумолчным грохотом и треском - моторикши. Надо сказать, Индия сделала великолепное употребление из обыкновенного мотороллера. В индийских городах он – основное средство передвижения. Этот транспорт представляет собой лёкгий сварной балдахин с сиденьем на двоих, поставленный на трёхколёсное мотороллерное шасси. Впереди водительское место. Темнокожий водила газует – и транспортное средство, отчаянно гудя и лавируя, несётся со скоростью 70 км\ч по безумно забитым всевозможными движущимися предметами и живыми существами улицам. Белые люди ездят на моторикшах по одному или по двое; индийцы впятером, всемером и даже (сам видел) вчетырнадцатером!

Коровы, мангусты, аристократы и нищие

Живые существа на улицах Дели, помимо невероятно многочисленной толпы людей, это коровы, мангусты и обезьяны. О священных индийских коровах знают все. Их нельзя убивать, их нужно подкармливать и им разрешается ходить всюду. Вот и бродят себе по тротуарам, по проезжей части, посреди самых сумасшедших магистралей. Рядом с приличным, европейски сияющим универмагом в одном из богатых районов Дели я узрел строение, похожее на трансформаторную будку. Оказалось, что это загон для коров; там жило небольшое стадо. Загон весь был завален шкурками от апельсинов, бананов, объедками и ошмётками со всех окрестных помоек. Коровы отыскивают и жуют всякий мусор, съедобный и несъедобный, вплоть до полиэтиленовых мешков. Тем же занимаются и обезьяны, с гораздо большей энергией и темпераментом; к счастью, живут они только при храмах и на руинах, а то бы спасения от них не было. Что же касается мангустов, то несмотря на романтическую репутацию Рикки-Тики-Тави, они занимают в Дели ту экологическую нишу, которую у нас освоили крысы: шныряют всюду и поедают отбросы.

Людское море индийской столицы более многолико, чем Шива, ибо Дели – город контрастов. Хотя кастовый строй в Индии формально упразднён более полувека назад, фактически образ жизни, манера поведения и внешний вид огромного большинства индийцев определяются традициями касты. В Дели, конечно, немало людей европеизированных, обеспеченных, которые и одеваются по западной моде, и говорят по-английски, и по ресторанам ходят, и кофе пьют, иногда даже чёрный. Символ вестернизации – смуглая индийская красавица в футболке и джинсах. И всё же подавляющее большинство женщин носит традиционную одежду – сари или пенджаби (длинная рубаха с рукавами и широкие штаны); браслеты на запястьях и на щиколотках, кольца в носу и на пальцах ног, красный знак касты на лбу. Торгуют на базарах (да и в лавках тоже) как правило одни мужчины: деловая активность вообще – удел мужчин; доля женщины – многодетность и скромность. Любопытно: в Дели почти не существует женских общественных туалетов, кроме гостиниц и мест, посещаемых туристами. Мораль: порядочной женщине нечего долго пребывать вне дома.

Человека высокой касты можно отличить по осанке, чертам и даже выражению лица. Красота, благородство, ум, уверенная величавость – их качества; вспомните Индиру Ганди. На улицах города, однако, чаще встречаешь другие типажи, вплоть до самых низших каст, промышляющих нищенством. Нищенство не осуждается, поскольку оно – кастовое занятие. Нищенствуют у входов в музеи, магазины, храмы, на перекрёстках; машина тормозит под светофором - как из-под земли появляется нищий калека, горбатый, безносый, суёт свои струпья, гнойники, культи и коросты, протягивает грязные изуродованные руки и гнусит и бормочет: "Дай! Дай!". Нередко действует целая семья: мать, обвешанная грудными младенцами, и детишки постарше; хватают прохожего за штаны, рукава, полы, делая пальцами международный знак денег. Попрошайничество вообще разрешено детям: они просто и непосредственно подходят с протянутой ручёнкой и говорят: "Тейк ми мани!".

Но всё же преобладающие типы делийских жителей – быстрый, озабоченный делами мужчина в брюках и белой рубашке, гладко выбритый, темнокожий и черноволосый, и стройная миниатюрная женщина в сари, окружённая выводком детей: один держится за руку, другой на загривке болтается, третий вприпрыжку бежит сзади, а самый маленький прямо на ходу сосёт грудь. Прирост населения в Индии высочайший в мире, это видно невооружённым глазом.

Благочестивое местообитание

Мы поселились не в гостинице, а в ашраме Шри Ауробиндо. Ашрам - постоялый двор для паломников. Шри Ауробиндо – мудрый старец (умер полвека назад, но его фотографии развешаны всюду в ашраме; он здесь как бы незримо присутствует), создатель этико-религиозо-философского учения, весьма модного на Западе. Среди приверженцев Ауробиндо большинство – индийцы, но много европейцев, американцев; немало русских. Ашрамы ауробиндистов сильно отличаются от прочих: в них живут белые люди, коим потребны блага цивилизации. Индийцы как правило такими мелочами не заморачиваются.

Ашрам расположен на одной из магистральных улиц в южной части Дели; от центра далеко. Вокруг кварталы небольших приличных жилых домов, окружённых садиками; тут живут обеспеченные люди: врачи, адвокаты, средней руки бизнесмены. Ашрам занимает большую территорию; за высокой оградой – сад, ярко цветут бугенвиллеи, благоухают розы. В глубине сада – административный корпус, столовая, дом молитвенных собраний, гостевой корпус. В небольшой, скромно обставленной комнате нас принимает администратор, высокий красивый седой индиец интеллигентного вида; манеры сдержанны и благородны, прямо-таки магараджа. Узнав, что мы из России, царственно сообщает: с русских за проживание в ашраме берут половинную цену, что-то около 5 долларов за сутки, с едой. У индийцев жива вера в то, что страна Толстого и Ленина вдвое ближе к ним по духу, чем весь остальной мир.

Гостиницы в Дели по азиатским меркам недёшевы. «Белый человек» как правило не может обойтись без горячей воды, ватерклозета и кондиционера. Не может есть то, что повседневно употребляют в пищу индийцы. Ему зачем-то нужен европейско-американский стандарт. За это с него всюду в Индии дерут бешеные (по здешним понятиям) деньги. Даже билет на поезд в вагон для «белых» (и для сумасшедших богатых индийцев) стоит чуть ли не вдесятеро дороже, чем в общий, битком набитый смуглым индийским народом. За номер в посредственном «европейском» отеле мы бы выложили по 30-50 баксов. А в ашраме – всего пятёрку. Главное же - оторвались от бессмысленного стада западных туристов и погрузились в реальную жизнь загадочной страны.

Гостинница ашрама очень чиста и прилична. Восьмиугольный четырёхэтажный корпус вмещает в себя около сотни просторных, светлых номеров. Вместо коридоров – галереи, открытые во внутренний двор. Каждый номер – комната, балкон, чистейшее постельное бельё и даже туалет с душем. Нет только кондиционера, но зато и горячая вода бывает редко; от жары спасайся холодным обливанием.

Хотя ашрам содержит религиозная община, но никто не требует от постояльцев участия в культе. Да и культа никакого нет. Есть общая трапеза трижды в день (не хочешь – не участвуй), есть ежевечерние собрания для желающих: читают творения Учителя, обсуждают насущные вопросы о смысле жизни, путях самосовершенствования, и медитируют. Требуется не нарушать нескольких запретов: не пьянствовать, не водить девок, не буянить на территории ашрама. Вполне приемлемо.

Еда в ашраме совершенно индийская: рис, овощи, молоко и бешеное количество непостижимых пряностей и приправ. Берёшь металлический поднос с несколькими углублениями, подходишь на раздачу; улыбчивый индиец-ауробиндист кидает в одно углубление огромный половник риса, в другое – разных овощей, тушёных в карри и в чём-то ещё, нестерпимо остром и пряном, в третье – ложку-другую соуса. В металлический стакан наливают горячее молоко. Посуда вся металлическая – весьма разумно с гигиенической точки зрения. Едят вообще-то руками: щепоть риса макается в овощи, в соус и направляется в рот. Но для этих странных «белых людей» существуют вилки и ложки.

В ашраме не едят мяса и не пьют спиртного. Но надо сказать, что почти вся Индия не ест мяса и не пьёт спиртного. Пиво и «чикен», цыплёнок, – здесь роскошь, от которой воздерживаются даже богатые люди – из соображений благочестия. Живя в ашраме, я имел много поводов задуматься над особенностями духовной жизни Индии.

Индия - страна многорелигиозная, но более 90% её населения исповедует индуизм; в 10% укладываются все остальные - мусульмане, христиане, джайны, буддисты и последователи религиозно-философских школ. Народный индуизм - не совсем религия в нашем понимании; скорее это культовая традиция, проникающая во все сферы жизни. Почитание множества разнообразных богов и явлений, от абстрактного Брахмана до сугубо конкретной воды Ганга; молитвенное складывание рук у лба и принесение жертв - мимоходом, но почтительно; различные запреты и обряды; сожжение покойников на берегу священной реки. И конечно система каст. В романе У.Коллинза "Лунный камень" сказано: "Жертва жизнью не значит в Индии ничего; жертва кастой означает всё". Совершенно справедливо. Именно в борьбе против кастового строя - пафос всех религиозных движений в Индии со времён Будды и до наших дней. Но, начиная с воинствующего отрицания каст, их последователи сами в конце концов превращались в некую новую и не менее жёстко организованную касту. По этому пути идут и недавно образовавшиеся этико-религиозные секты Рамакришны, Свами Вивекананды, Шри Ауробиндо.

Каста – это традиция, а традиция в Индийском мире нерушима. Не есть мяса – традиция; почитать аскетов – традиция; не пить спиртного – традиция; а вот жевать бетель или курить коноплю не возбраняется, и это тоже традиция. Иду как-то раз по улице, навстречу пожилой индиец на велосипеде; обратился он ко мне с каким-то вопросом, увидел, что я не понимаю, заулыбался, мол, «ничего-ничего, ты всё равно хороший парень», достал кожаный кисет и протянул мне: «Закуривай!»; а там – «косяки» с марихуанной, как у наших мужичков «Беломор».

Ну, в ашрамах, конечно, не курят, как и в буддийских монастырях.

Железный столб и ананасы с курицей

Дели – огромный мегаполис, в котором есть всё: новостройки и трущобы, заводы и автострады, торговые улицы, сияющие супермаркеты, базары, виллы богачей, правительственные здания, рестораны и университетский городок. Туристские достопримечательности: экзотический Олд-Дели (старый город с узкими кривыми закоулками); Красный форт, и в нём роскошный дворец султанов; средневековый мавзолей Хумаюн; помпезный Президентский дворец; Национальный музей; руины средневековой обсерватории; храмовый комплекс Кутаб-Минар.

Кутаб-Минар расположен сравнительно недалеко от ашрама Шри-Ауробиндо, на южной окраине Дели. Собственно «минар» – это минарет огромной высоты и толщины, выстроенный по приказу султана Кутаб ад-Дина в конце XII в. С незапамятных времён на этом месте располагались индуистские святилища, разросшиеся в целый храмовый комплекс. Именно здесь цари династии Гупта установили знаменитую железную колонну: она стоит, не ржавея, под открытым небом два тысячелетия. Когда мусульмане, тюрки и афганцы, под предводительством Кутаб ад-Дина завоевали Дели, решено было храмы «идолопоклонников» переделать в «дома Аллаха». Стены, покрытые резьбой каменные столбы и балки индуистских сооружений стали частью новых мусульманских построек. С двух сторон этого города мечетей были выстроены колоссальные минареты. Один из них так и не был достроен, от него осталось только гигантское круглое каменное основание, напоминающее башню средневекового замка. Второй до сих пор возвышается над руинами исламских святынь, сквозь кирпичную кладку которых там и сям проступают резные изображения древнеиндийских божеств. Знаком победы неподвижной древности над суетной переменчивостью новых времён стоит посреди каменного лабиринта та самая железная колонна. Есть поверье: прикоснись к ней – и твои желания исполнятся. Туристы тянут к вечному железу руки, перегибаясь через решётку ограды, а кругом по горизонталям и вертикалям каменных плит шныряют вездесущие мангусты.

От Кутаб-Минара до Красного форта, сердца древнего Дели, полтора часа езды по запруженым машинами и мотороллерами улицам. Красный форт, замок султанов, а позже – резиденция английских наместников, нынче – обиталище обезьян. Большими стаями они перебираются по отвесным стенам замка, подбегают к туристам, требуя съедобной дани. Самцы величавы, самки несут детёнышей на спине; подростки оживлённо снуют, то прячась в нишах и окнах, то высовываясь из них. Внутри стен форта - цветущие сады и дворцовые здания; и те, и другие – совсем не то, что у нас. Сады образованы невысокими пряно пахнущими кустарниками, усыпанными немыслимым количеством цветов. Деревьев почти нет. Дворцовые залы открыты всем ветрам, их окна не застеклены, а лишь затенены тончайшим каменным резным кружевом. Мраморные стены навевают прохладу, столь блаженную на этой постоянной сорокаградусной жаре. Над дворцом высятся изящные башенки; на одной из них 57 лет назад был поднят флаг независимой Индии.

Мавзолей Хумаюн тоже похож на дворец, но чувствуется, что это дворец мёртвых. Его купола круглы, но все остальные линии прямы, геометрические формы правильны, лестницы траурно-узки. Тени и прохлады здесь совсем мало. У входа в мавзолей, возле прилавков со всяким туристским сувенирным барахлом, сидят заклинатели змей. Сонная кобра, гладко и влажно поблескивая на солнце, колышется перед деревянной дудкой. Белые туристы довольны, и в знак одобрения бросают темнокожему босоногому заклинателю рупии и доллары.

После встречи со змеями надо бы перекусить. И тут – проблема, с которой сталкиваются в Индии европейцы и россияне. Остро-пряная индийская кухня плюс постоянная жара трудно переносимы для наших северо-западных желудков. Почти все приезжие рано или поздно начинают маяться животами. Бывалые люди советуют новичкам в Индии регулярно понемногу употреблять крепкое спиртное; это, действительно, помогает. Беда, однако, в том, что купить его в Дели – проблема: поди найди вино-водочную лавку; а если найдёшь, то качество напитков сомнительно. Не раз благословлял я ту минуту, когда купил джин и виски в аэропорту. Но ведь и есть что-то надо. В самом центре Дели мы нашли заведение, не очень дорогое, но приличное. Респектабельная публика – индийский «миддл класс», одеты по-европейски, попивают кофе и даже пиво. В ресторанчике нас особенно заинтересовал салат-бар: несколько десятков салатов самого экзотического состава: манго, авокадо, папайя, гуайява в сочетании с неведомыми рыбами и пряными растениями. Моё внимание привлёк салат из острых ананасов с мясом цыплёнка под каким-то сложным кисло-молочным соусом. Запить его холодным пивом было особенно приятно.

Комары вместо эпилога

В ночь перед нашим отъездом в ашраме отрубилось электричество. Похоже, что оно было отключено по всему району: что-то вроде веерных отключений а ля Чубайс. Вентилятор, крутившийся под потолком спальни, остановился; сразу же навалилась тяжёлая духота делийской ночи. Надобно сказать, здесь даже под утро на термометре +30. Но тут же обнаружилось другое бедствие, похуже духоты. Из туалетной комнаты, из сливного отверстия раковины вырвался комар и со звонким писком устремился ко мне. Через пять секунд целая туча его собратьев атаковала меня, донимая гулом и невероятно едкими, чувствительными укусами. К счастью, электричество скоро дали, вентилятор завертелся, злодеев сдуло. Ранним утром я проезжал мимо величественного президентского дворца, почёсывая укушенные места и наслаждаясь видом жаркой рассветной дымки. Простой и великий Дели приветствовал меня, начиная свой новый дневной путь.

В КОДЖУРАХО У МЕНЯ ОТКРЫЛСЯ ТРЕТИЙ ГЛАЗ

Коджурахо – это вообще-то такая деревня в центральной части Индии, где-то между Агрой и Варанаси. Несколько десятков улиц, несколько сотен домов, несколько тысяч жителей. Но за последние годы тут появились отели, рестораны, кафе, новая торговая площадь, обрамлённая сувенирными и ювелирными лавками, и даже аэропорт. Дело в том, что на равнине вокруг деревни несколькими группами расположены около полусотни храмов X - XII веков, индуистских, большинство коих посвящено Шиве, и джайнистских. Храмы традиционной индйиской архитектуры украшены замечательной каменной резной скульптурой, в том числе и знаменитыми изображениями Шивы, совокупляющегося самым замысловатым образом с небесными девами Апсарами. Понятно, что туристы сюда валят валом, и тихая деревня Коджурахо с недавнего времени превратилась в центр международного туризма.

Коджурахо поражает глаз и воображение путешественника уже издали. Повсюду вокруг видны устремлённые в небо сооружения из тёмно-серого камня. Они просты и величественны: массивный каменный цоколь высотой 4-6 м., на нём – каменные же сени, к которым ведут полустёртые ступени широкой лестницы. Мощные квадратные столбы, тяжёлые балки, своды – всё из каменных глыб. Из сеней – вход в тёмное, таинственное святилище. Стены квадратного в плане святилища уступами перерастают в сужающийся кверху шатёр. Получается то ли огромный термитник, то ли выросший посреди чиста поля сталагмит, то ли ракета, приготовленная к взлёту. И всё-всё-всё покрыто скульптурой: барельефами, горельефами, объёмными фигурами животных, мифологических чудовищ, людей и богов. Издали стены выглядят шероховатыми, заросшими какой-то странной узорчатой растительностью; вблизи начинает казаться, что их поверхность шевелится.

Скульптура храмов Коджурахо изумительна по своей изящной выразительнсти и утончённости. Её нельзя назвать разнообразной: большинство храмов Шивы украшены одними и теми же образами и сюжетами. Барельефы цоколя изображают какое-то бесконечное шествие, в котором участвуют люди, лошади, слоны, львы. Их гармоничное движение создаёт спокойный, уравновешенный орнаментальный ритм. Скульптуры стен святилищ, наоборот, динамичны, вывернуты в необычных позах. В основном это женские фигуры Апсар: узкие талии, полные бёдра, пышные груди, чувственно-загадочные полуулыбки. Эти изображения одновременно правдивы и стилизованы, статичны и динамичны, они как бы заморожены в изящной и величавой пляске. Между Апсарами виднеется там и сям, повторяется как рефрен в песне, образ прыгающего зверя, похожего одновременно и на тигра, и на дракона, извитого в виде буквы S . С каждой стороны посередине стенного пространства располагаются замысловатые скульптурные группы, на которые вечно нацелены фотоаппараты и кинокамеры туристов. Шива, обнимающий двух прекрасных обнажённых Апсар, совершает любовный акт с третьей; её ноги у его головы, а голова – у его ног.

Всемогущее индийское солнце ниспосылает с небес свои жаркие ласки каменным девам и живым людям; по уступам удивительных строений разгуливают, задрав хвосты, серые храмовые обезьяны. Вокруг цветут розы, бугенвиллеи. Невообразимая красота. Здесь, в Коджурахо, в храме Шивы со мной случилось следующее: у меня открылся третий глаз. Вот как это было.

В Индии очень распространен такой вид завуалированного попрошайничества: навязывание себя в качестве гида, проводника по любым извивам индийского мира - музеям, храмам, магазинам. Вот вы приближаетесь к какому-нибудь туристскому объекту, и тут же к вам подбегает фигура со словами: "Сэр (мэм), ай кен би ёр гайд" (я могу быть вашим гидом). С этого момента вы в плену. Отлепиться от добровольца так же трудно, как прогнать залетевшую в комнату осу. На второй день своего пребывания в Коджурахо я отправился к храмам и на минуту задержался у лавки - купить фотоплёнку. Этого было достаточно, чтобы стать объектом воздействия добровольного гида, который, как Коровьев, бросился объяснять лавочнику, что именно мне нужно, переводя с английского на английский. Чтобы избавиться от навязчивого спутника, я быстро пошёл в сторону памятников, второпях, преследуемый по пятам криками: "Сэр! Ай эм вери гуд гайд! Сэр! Вер а ю фром? Фром Россия? Ай лайк Россия!" (так произносят слово Russia в Индии – не «Раша», а «Россия»). Я свернул в какой-то боковой закоулок – и внезапно оказался в тихом месте, возле храма, мало посещаемого туристами. У лестницы, ведущей в святилище, вертелась и слегка пританцовывала, напевая, одетая в сари босоногая женщина с корзиной цветочных гирлянд в руках. Она тут же что-то очень убедительно стала мне говорить на хинди; в её речи я вычленил только слово "Махараджа", и из объяснений подбежавшего «гида» понял, что оно относится ко мне. Меня приглашают войти в храм.

Когда женщина серьёзно и почтительно называет тебя магараджей - устоять очень трудно. Тут же на шею мне была надета гирлянда цветов, и я, скинув башмаки, босиком, как положено, поднялся по храмовой лестнице. Мой Вергилий ввел меня внутрь; при входе висел колокол, в который надо было позвонить. Внутри, на возвышении, возле столба-лингама, символизирующего детородный орган Шивы, сидел жрец: бодрый старикан в белой одежде, с гладко выбритой головой, морщинистым красивым лицом и сияющими глазами. Он посмотрел на меня радостным взором и закивал головой. Коджурахский Вергилий велел мне трижды обойти вокруг лингама, после чего я был усажен напротив старика. Он что-то заговорил и запел, потом поднял палец, произнёс внушительно: "Мантра!", пропел трижды какую-то фразу про Шиву и заставил меня, не понимающего ни слова, трижды её повторить. После этого опустил палец в стаканчик с красной краской и ткнул красным пальцем мне в середину лба. Затем спросил "А ю хеппи?", на что я конечно ответил, что да, хеппи, счастлив. Из перевода последующей речи старика я понял, что теперь на моих плечах уже не моя голова, а голова Шивы. После этого мне было указано на подносик с деньгами, я сделал необходимое пожертвование и вышел из храма посвящённым в таинства Шивы, с третьим глазом во лбу. Выйдя, я сразу же был атакован женщиной с гирляндами, которая протянула ко мне правую руку, а когда я положил в её ладонь деньги, она тут же убрала правую руку и протянула левую.

На этом чудеса не кончились. В двух шагах от храма мой проводник указал мне на хижину, внутри которой лежал садху, то есть аскет, «холи мэн», по-русски «святой», невероятно худой дед лет девяноста, кожа да кости, заросший бородой до живота, в белой набедренной повязке. У входа в хижину толпилось около десятка индийцев, на лицах коих было написано благочестивое любопытство. "Он ушёл в себя, медитирует" - пояснил мой спутник. В этот момент дед приоткрыл глаза и посмотрел в мою сторону таким живым, хитрым и искрящимся взглядом, что я понял: этот бородатый скелет, пожалуй, живее нас, живее всех живых.

Обалдев от всех этих экзотических впечатлений и от немилосердной сорокапятиградусной жары, я забыл снять гирлянду с шеи и стереть краску со лба; так и проходил до вечера в пёстро расцвеченном виде; впрочем, никто этому не удивился. Зашёл и в ювелирную лавку, одну из множества подобных, окружающих торговую площадь. «Не счесть алмазов в каменных пещерах» – поёт индийский гость в опере Римского-Корсакова «Садко». Точно так же не счесть ювелирных лавок в любом мало-мальски посещаемом уголке Индии. Трудно даже представить, кто в состоянии покупать такое количество золотых и серебряных украшений с бриллиантами, рубинами, сапфирами и топазами. Во всяком случае, к любому посетителю в этих магазинах относятся чрезвычайно радушно.

Худощавый приказчик вывалил передо мной несметное множество колец, серёг, подвесок и кулонов всевозможных размеров и форм, с камнями и без камней. Жёлтые топазы в золоте и голубые в электре; темно-синие, почти лиловые сапфиры; гранаты, кораллы, малахит и бирюза… У меня в глазах зарябило. На разговор вышел хозяин, коротконогий толстяк с лунной плешью и сверкающим золотым зубом во рту. Я был изысканнейшим образом усажен за столик, угощён чаем; толстяк открыл свой сейф (лик его при этом стал необыкновенно таинственен и важен), достал несколько коробочек с драгоценностями, предназначенными для самых взыскательных и состоятельных клиентов. «Для кого вы подыскиваете украшения? Для вашей дочери? Или для вашей матери?» – поинтересовался он на своеобразном «индиан инглиш». «Дис из фор ёр вайф ор ёр мазер» – «Это – подойдёт для вашей жены или вашей матери». Он раскрыл коробочку; в ней лежал массивный золотой браслет с двенадцатью крупными тёмными сапфирами.

- О! – сказал я, - Дис из онли фор квин! Для королевы годится! Хау мач дис кост? Сколько?

- Королевой становится любая женщина, если мужчина по отношению к ней ведёт себя как король! – изрёк он по-восточному витиевато. И добавил: – Шесть тысяч долларов.

Я вспомнил, что перед поездкой в Индию нас предупреждали об изобилии поддельных драгоценностей, сказал, что подумаю, и откланялся.

Многие храмы Коджурахо, хоть и не являются действующими (то есть, в них не совершаются регулярные культовые церемонии), всё же остаются чтимыми среди поклонников многоликого и многорукого Шивы. В одном из них, на жертвеннике у лингама, стояла тарелочка с рисом, горела свечки и лежала гирлянда цветов, такая же, как и у меня на плечах. Рядом, в сумраке святилища, виднелась каменная фигура супруги бога, Парвати. Странная пара: Шива символизирует разрушение и смерть; его супруга – плодородие и счастье. Парвати изображена обнажённой. Скульптура до блеска отполирована в самом неожиданном, потайном месте. Существует поверье, что если коснёшься рукой детородного лона Парвати, то будешь долголетен, плодовит и счастлив. Тысячи, миллионы индийских рук осуществили затаённое желание здесь, в этом храме. Честно говоря, и я не удержался.

ПЁСТРЫЕ ОДЕЖДЫ ВАРАНАСИ

Варанаси (в старом европейском чтении – Бенарес) – священный город на священном Ганге. Жизнь этого жаркого, влажного, многолюдного мегаполиса вполне обыденна, и в то же время, с точки зрения белого человека, в ней много невероятного. Здесь начинаешь понимать (вернее, понимать, что не понимаешь) нечто очень важное для постижения духовной и телесной сущности Индии. Город-храм на обожествляемой реке - он священ для буддистов, потому что здесь место первой проповеди Будды; для индуистов - священ... просто потому что священ. Живёт здесь около двух миллионов человек. Плюс паломники, которых, наверно, столько же. Каждое утро вся эта масса выходит на берег Ганга.

Ганг - это бог. Ганг - это всё. С самого рассвета его берег покрывается людьми. Накануне нас предупредили: если хотите познакомиться с Гангом – отправляйтесь на берег до света. В пятом часу утра мы выбрались из кондиционированного воздуха гостиницы в таинственную ночную тьму. Таксист довёз нас узкими закоулками до какой-то сумрачной подворотни, возле которой на куче мусора стояла флегматичная белая корова, жуя политэтиленовый пакет. Мы нырнули во мрак подворотни; через несколько десятков шагов её булыжная мостовая переродилась в ступени кривой лестницы; вниз, направо; стена соседнего дома отступила – и впереди, в предутренней тёмной синеве блеснул серебряный клинок. Вода. Ганг.

Мы увидели великую реку Индии как раз в первые минуты рассвета. Лёгкая светлая полоса показалась на северо-востоке, за огромным мостом, построенном у излучины Ганга. Постепенно полоса ширилась, приобретая цвета - жёлтый, оранжевый, пурпурный. Наконец, край солнечной короны высунулся из-за того берега. Я огляделся вокруг и увидел, что по многочисленным лестницам, спускам, из ворот, дверей и калиток к гангской воде пока ещё мелкими, но всё более набухающими ручейками текут люди. В рассветной полумгле они уже усеяли отмели, спуски и пристани. Мы поспешили к лодкам: надо было срочно нанять лодочника, чтобы успеть покататься по великой реке; ещё немного – и будет поздно, расхватают. Успели, отчалили. Хмурое выражение лица лодочника всё заметнее контрастировало с ясностью восходящего солнца. Через десять минут совсем рассвело – и сразу стало жарко.

В жизни я не видел более поразительного зрелища, чем толпа всевозможных существ, не только людей, но и животных, на берегу Ганга. Народу, как на пляже в Ялте в погожий день; кто-то купается, кто-то плавает кролем, кто-то раздевается на ступеньках спуска, кто-то чистит зубы, кто-то мылит голову, кто-то тут же молится или медитирует со сложенными у лба руками; кто-то благоговейно черпает пригорошнями и пьёт гангскую воду; тут же прохлаждаются козы, бродят коровы, трусят собаки и резвятся обезьяны. Чуть в стороне ото всех, от мужчин и от животных, отдельной живописной группой женщины вьются : прямо в одежде, в своих ярких разноцветных сари, стоят, сидят, намываются, стирают, молятся - по колени, по пояс, по плечи в воде. По берегу идёт дико заросший садху ( "святой" ) в оранжевом одеянии. Какие-то чокнутые европейцы забрели в эту толпу ; выделяются своей белокожестью, светловолосостью и ошалелостью лиц . Вода покрыта лодками, полными туристов и паломников. Повыше, подальше от реки, возле домов, линия которых образует над отмелью высокую сплошную стену, стоят и ли сидят орлами смуглые господа: увы, увы, за неимением канализации они справляют здесь естественные надобности . А внизу, по серебряным волнам плывут оранжевые и красные лепестки цветов: это жертвоприношения.

На бережку расположились торговцы жертвенными товарами: рисом, цветами, куркумой, благовониями, красками. Это всё покупается и тут же приносится в жертву Гангу с подобающими жестами и мантрами. Рядом - прачечная: человек сорок мужчин и женщин стоят в воде и стирают портки , рубахи, сари путём их битья с размаху об камни; выстиранная одежда развешена в немыслимом количестве тут же. Неподалёку поднимается дымок: это крематорий, там сжигают умершего; вокруг тесным кружком сидят родственники. Обряд погребения очень долог: завёрнутого в оранжевую материю покойника несут на носилках к берегу, где уже сложена высокая поленница будущего костра; укладывают тело сверху; долго сидят около, мужчины отдельно, женщины отдельно, оплакивают. Прощаются, обойдя хороводом вокруг смертного ложа. Поджигают. И молча сидят на корточках, пока костёр вместе с покойным не обратится в золу и пепел. По соседству аналогичная церемония уже закончилась, и служители заупокойного культа огромными швабрами сгребают погребальный пепел и сталкивают его в сё в тот же Ганг. А рядом со шлейфом уносимого волнами пепла - снова купаются, чистят зубы, моются, пьют воду, медитируют... И так на протяжени двадцати километров, пока тянется город.

А вот прямо у воды идёт очередной "садху", или, как это переводят это слово для туристов , "холи мэн", "святой". Вначале я не понимал, что это такое , и удивлялся, когда наш лодочник, указывая на какое-то строение над Гангом, объяснял, что это гостиница для "холи мэнов". Как это - гостиница для святых? Спустя полчаса лодочник протянул руку в сторону стоявшей у берега барки: "Дис из холи мэн". Я посмотрел - и увидел. В барке под навесом стоял человек с гигантской копной седых волос и бородой как у Карла Маркса, одетый в жёлто-оранжевое одеяние типа тоги через плечо, с лицом, раскрашенным белой, красной и сине-зелёной краской. Человек смотрел вдаль совершенно отрешённым взглядом, и руки его были воздеты в медитативно-молитвенном жесте.

Отличительных черты «холи мэна» три . Первая: у него нет дома, семьи и никакого постоянного жилища. По нашим понятиям он - бомж, и это его главнейшее качество. Гостиницы для "холи мэнов" - всего лишь ночлежки. Вторая: он никогда не моется, не стрижет волосы и бороду - в отличие от подавляющего большинства индийцев, которые гладко бреются и коротко стригутся и при этом очень чистоплотны . Физиономии пожилых "холи мэнов" выглядывают, как из дремучего леса, из огромных бород и торчащих дыбом всклокоченных волос. Третья: он носит на себе только полотнище оранжевой ткани, едва прикрывающее тело, и раскрашивает лицо сине-зелёной и белой краской. Из чего сделана эта краска, об этом тоже следует сказать. Сине-зелёная производится из коровьего навоза. Белая - из пепла сожжённых покойников. Больше у "святого человека" нет никаких особенных качеств и обязанностей, разве что кроме обязанности просить подаяния. В отличие от простых нищих, "святой человек" говорит "дай!" радостно и просветлённо, улыбаясь и лучезарно сияя глазами.

Садху не молятся как-то по-особому, не живут в монастырях, не обязательно совершают чудеса аскетики вроде спанья на гвоздях. Они ничему не учат. В них , казалось бы, нет никакой особой духовности, просто они не такие, как все. И больше ничего. Между тем, садху в Индии - явление серьёзное. И отношение к ним примерно такое же, как к коровам: нельзя сказать, что их сильно почитают, но относятся с уважением, не обижают и обязательно подают милостыню.

Профланировав на лодке раза два вдоль всего городского берега, мы вышли на пристань, и, поднявшись по многоступенчатой лестнице, углубились в закоулки старого Варанаси, «Олд тауна».

Тут в первую минуту я подумал, что упаду в обморок. Вошёл под свод длинной, изгибающейся коленом подворотни, ведущей в лабиринт улиц, и был оглушён: в ноздри ворвался густой воздух, представляющий собой смесь запахов остро-пряно й кухни , парфюмерных лавок, сваленного по углам мусора, животных (как то: коз, овец, собак, коров, кур и мангустов), навоза , дыма очагов и повсеместно воскуряемых благовоний. Кажется, что жить в таком воздухе невозможно; но живут, и в каком количестве!

Более всего «Олд таун» похож на колоссально разросшуюся коммунальную квартиру в два-три этажа: улицы его узки как квартирный коридор; каждый дом - размером с комнату; в каждой такой комнате живёт не семья в два-три человека, а две-три семьи в двадцать-тридцать человек с живностью: теми же курами, собаками, козами и мангустами. Очень скоро я понял, что для того, чтобы ходить по улицам старого Варанаси, нужно иметь по меньшей мере четыре пары глаз: одну, чтобы следить за узкой и извилистой дорогой; другую - чтобы не наступить на что-нибудь, лежащее на пути; третью - чтобы вовремя сторониться коров, которые меланхолично стоят поперёк улиц на кучах мусора и помахивают хвостами с точным расчётом попасть по физиономии прохожему; четвёртая же нужна для того, чтобы не сталкиваться на каждом шагу с представителями человеческой толпы, которая переливается по жилам этих улиц как кровь, густо насыщенная эритроцитами.

В середине Олд Тауна - самое священное индуистское капище: Золотой Храм, в который не пускают иностранцев. Поблизости - мусульманская святыня - мечеть Аурангзеба, построенная по повелению того же самого правителя, Великого Могола, который выстроил и Золотой храм. Здесь же рядом - буддийские святыни. Всё это соседствует, сосуществует, переплетается, перетекает одно в другое. Вдоль узеньких улочек, перед входами в жилища, повсеместно выставлены тарелочки с рисом и какой-то ещё едой, разложены цветы, стоят зажжённые свечки. Это жертвоприношения домашним божествам, и в то же время корм для всевозможной городской живности. Перешагнёшь через жертвенную свечку, войдёшь в дом – а там магазин сувениров, доверху забитый поделками из яшмы, нефрита, самшита, сандала; парфюмерная лавка, склад благовоний или что-нибудь ещё для туристов.

Неподалёку от окраины Варанаси есть такое знаменитое место – Сарнатх, почитаемый как место первой проповеди Будды. Чуть ли даже не здесь, в оленьем лесу, стояло то самое дерево, под которым Сиддхарта Гаутама сидел несколько лет, размышляя о тайнах бытия, пока не совершилось его просветление - явление Будды. Сарнатх – действительно райский уголок; после сутолоки и шума Олд-Тауна кажется, что здесь вдыхаешь воздух нирваны. Над руинами средневекового буддийского монастыря возвышается огромная ступа: могучий, чуть сужающийся кверху каменный цилиндр, весь покрытый резным орнаментом, покоится на массивном широком основании. Ступа потемнела от времени. Вокруг – зелёные газоны, цветущие кусты. В тени куста на травке сидят несколько бритоголовых буддийских монахов в оранжевых рубахах и пурпурно-бордовых накидках через плечо. Один медитирует в позе лотоса, другой читает книгу, перебирая чётки. Пёстрая толпа туристов ходит вокруг ступы. А поодаль, за решетчатой оградой, между деревьями прекрасного парка отдыхает, разлегшись, небольшое стадо оленей. Эти олени тоже священны, и олений парк священ. Яркое солнце, прорываясь сквозь листву, одевает траву, людей и животных в пёстрые одеджы.

Анджей Иконников-Галицкий