Анджей Иконников-Галицкий

M Y S T I K O S
Фрагменты


I.

Нужно заставлять людей любить, а любить – значит: трудности и неприятности. Значит: страдать. Но если люди не будут любить, то не войдут в Свет. Жестокость.

Осязания - столкновения с.

Жизнь дана в чувствах (осязаниях).

Зрение - осязание света и тьмы. Вкус - осязание пищи. Слух - осязание дрожи воздуха. А мысли - чувства от соприкосновения с ангелами.

А воля говорит: осязать ещё! Вот этого! И этого! А этого осязать не буду, убегу от него, спрячусь…

Есть проживающие (разрушители земли), живущие (земледельцы) и продолжающие жизнь (творящие Новую Землю). Продолжение - жизнь за жизнью.

Есть жизнь - и продолжение жизни, как проломить стену: выстрел – и на свободе я. Продолжение жизни невозможно, потому что предел жизни – смерть, и они неразделимы. И вот, совершается невозможное – спасение от предопределённости вращений по замкнутым кругам. Жизнь вечная. Как совершается? Разрыванием своей оболочки. У каждого законченная жизнь в себе, но продолжается жизнь друг в друге. Зеркала, поставленные насупротив, создают бесконечность. Это и есть любовь. Наше спасение - любить друг друга…

 

А творчество - человеческий способ борьбы за существование. Как у всего остального живого в эволюции борьба за существование: выжить и продлиться, продолжиться за самого себя. Так у людей - вне эволюции - творчество. Продлиться духом своим.

Создаваемое человеком в свободе и глядя вверх, в озарении - есть отображение Дыхания Отца Света. Отпечаток неуловимого. Творчество – печать и образ Духа Божия. Поэзия - образ Духа. Икона Духа.

Слово - тело, воплотившееся на языке.

А тело - следы Духа.

Всё, что в жизни, то есть, то, что в телах - поэтому - некий постфактум. Дух прошёл - остались явления и перемещения тел: следы.

Логос! Не знают тебя, не любят - потому и городят враньё. Не любят. Ты лучше всех! Ору тебе: Ты лучше всех! Один Ты! Люблю Тебя, и не вижу, и люблю; и люблю каждого встречного, в ком Твой облик. Тело люблю, гладкость кожи и округлость; и то, что родило Тебя, женское, рождающее. Свет в теле человеческом. Пить люблю, вино. Обед и сон. И птиц, и небо, и сосны. Потому что Твои глаза на это смотрели.

И только тебе верю - до смерти.

Люб-лю-у-у!

Живой, Ты возьми мои слова, подыши на них - и заживут.

 

Жил один человек. У него были близкие люди, которые жили с ним, ходили за ним, ели с ним и спали. Но он не знал, любят ли они его, и они не знали, любят ли. И вот однажды умер этот человек. Может быть, подрался и умер, может - утопился с горя, а может быть, убили его. Жестоко убили и глупо. И когда те, что были с ним, взяли его труп, и упали на тело плакать, любовь их явилась, и свет этой любви был такой, что и самой смерти не стало, и вера в воскресение его на тысячи лет озарила мир.

Когда жив был, любовь была скрыта, а когда умер - явилась.

Живому - не даётся любовь. Или живой человек - или любить.

Это – страшно.

 

II.

 

Я не то, что думают обо мне другие, и не то, что я обо мне думаю. Ни они не знают меня, ни я меня не знаю. И не сумма. (Не с лица и изнанка).

Тот, Кого я не знаю - он знает меня. Тот, Кого нет - знает.

Если то, что я знаю о себе - враньё, и то, что они знают обо мне - обман - то где же я настоящий? - Там, в неведомом. Там, где никто ничего не знает. На горе Фавор. В Свете.

 

Жизнь - деньга за любовь. Взял любить - отдавай жизнь. Кошелёк («люблю!») или жизнь.

Жизнь - деньга, которую можно зарыть - и сдохнуть с нею. И можно - купить.

Если кто покупает вещь, то значит, она ему дороже тех денег.

Покупаю за « жить » - любовь.

 

Выбор: свобода или независимость. Мир устроил так: или свобода - или независимость. Если свободен - зависим, и бездно-свободен - во всём зависим. Нищ, гол, юродив, - живи как хочешь, - свободен. И - зависим ото всех: от подаяния, пинка, камня, хлеба… Независимость - это монеты, дом, обеспеченность, власть - и глядь - связан, и нет свободы.

Свобода - любить - зависеть.

Независимость - устроенность - тоска - хана.

Свободен - люблю! - в острог его! - к стенке.

Расплатились.

 

Что мы делаем со своей жизнью? - Мнём, комкаем, тянем и рвём её как неудавшееся письмо. И если не рвём и не комкаем, то живём скучно, бессмысленно и впустую. И всё потому, что нужно найти смысл. И всё время смысл ускользает от нас. А жить без смысла, хоть какого-нибудь, хоть маленького, хоть тени, хоть призрака смысла - не может человек. Не найдя смысл или окончательно потерявши его и надежду на него - человек сбивается с ноги, утрачивает интерес и волю к жизни, а затем и самую жизнь. Смысл - это то, что есть. Единственное, что есть. Всё остальное - это то, чего нет.

Смысла нет ни в чём остановившемся, установившемся, покойном, определённом. Ни в чём, к чему можно присмотреться, принюхаться, притереться, привыкнуть, осознать. Присмотрись, привыкни, притрись ко всему что бывает, с чем сталкиваешься, соприкасаешься, мимо чего проходишь или с чем взаимодействуешь в жизни - и увидишь, что смысла в нём нет. Уже нет. Вообще нет.

Поэтому всё время надо рвать и комкать; создавать жизненое пространство - и тут же разрушать его, как только увидишь, что оно сложилось. Бездомничать и метаться, искать и создавать новое, чтобы потом… и опять… и потом… Говорят, что царь Пётр Великий не мог жить в достроенных хоромах. Он всё время начинал строить себе дома и дворцы, и жил в каждом новом доме или дворце, пока тот строился, но как только строительный мусор и шум исчезали, царь начинал тосковать, бросал совершенное здание, и снова начинал возводить что-то новое и неизвестное, неустоявшееся, неуютное, на новом месте.

Я понимаю его.

 

 

III.

На окраине Самарканда - холм. В холме - дверь. За дверью - узкая нора. В норе, на земле - рельс в виде огромной дуги, по которому ездит странная вагонетка. На холме, на солнце - жара, неподалёку виднеются лазоревые майоликовые тыквы – купола Шахи-Зинды, селения мёртвых. В норе прохладно и очень таинственно. И пахнет небом. Здесь - секстан, главная часть обсерватории эмира Улугбека. Свирепый Тимур-хромец, завоевавший полсвета, складывавший пирамиды из отрезанных голов вражеских воинов, вмуровывавший заживо бунтовщиков в стены строящихся крепостей, родил сына и назвал - Улуг-бек. Став эмиром, сын Тимура принялся рассматривать звёзды. На самом высоком холме возле Самарканда он велел построить эту узкоколейку, чтобы точно сосчитать, на каком расстоянии друг от друга находятся звёзды Денеб и Аль-Таир. В Индии раджи резали друг друга, Афганистан бунтовал как всегда, турки расстреливали Константинополь, мурза Едигей топтал Нижний Новгород и Ярославль, Жанна д'Арк штурмовала Компьень и шла на костёр - а Улугбек смотрел на звёзды, дни и ночи проводя в медно-железных объятиях своего возлюбленного секстана. Потом эмира-звездочёта свергли и посадили в тюрьму. Убивать не стали: он был безумен. Скоро он и умер в подземной тюрьме. Звёзд оттуда не было видно.

Этот царь был единственным человеком среди царей, президентов, правителей всех времён. Он выбрал свободу, ту единственную свободу, которую можно обрести только глядя в небо. Он, единственный за все времена, предпочёл власти свободу… Его посадили, а его обсерваторию разрушили. Осталась только эта железяка за дверью в норе.

 

 

IV.

Сон.

Я бегу по коридору, тёмному, вроде Двенадцати Коллегий, и на мне та тоска (она стала ежедневной в последнее время), что я ничего не знаю, что мне ничего не дано, Свет от меня скрывается, и Он для меня мука, ужас, и я люблю Его, а все лгут на Него, и я - Никто.

Бегу, и это страшно, потому что коридор тёмный, и сводчатый, как подземная тюрьма - наверное, как та, в которую засадили Улугбека… И дальше бегу, а впереди всё темнее, и от этого становится ещё страшнее, и приходится ещё быстрее бежать, и я начинаю задыхаться, и… И вот - выбегаю из галереи. И передо мной горы жёлтые, как бы из песка. И по горе вверх уходит лестница из ярких камней. Эта лестница достроена внизу, а верх ещё строится, и вдоль неё стоят и строят её строители, как бы ангелы.

А внизу на ступеньках сидят и играют трое детей, один - прямо, лицом ко мне, другой - справа вполоборота, третий - слева вполоборота, а ниже двумя ступенями стоит женщина молодая, мать.

Она внизу слева, а справа - тоже Кто-то, в тёмной одежде, а кто, я не понял. В руках у того ребёночка, что в середине - круглая коробка, а в ней булавки стоят стоймя, будто какие цветы, астры или гвоздички, с розовыми головками и ломаные как молнии.

И тут я понимаю, что мне остаётся, что мне необходимо сделать.

Я подхожу к детям, опускаюсь почти на колени, обращаюсь к среднему, тому, который лицом ко мне, и говорю с ним как говорят с детьми.

И - любовь к нему, и становится легко, как будто радость.

И говорю: «Какие у тебя чудные булавки!». И он доволен и улыбается мне. И говорю: «Вот бы мне хоть одну такую». Это я говорю с тоской и надеждой. Но он улыбается (видно, что доволен), хитрой улыбкой.

Тогда тот, который справа, вынимает одну булавку из коробочки и подаёт её мне - как цветок - и все дети, и их мать, и я, и ангелы, и Человек справа, все мы радуемся и смеёмся. И становится так хорошо, что -

Тогда я просыпаюсь, но не совсем, а переношусь в другой сон, где хожу вдоль прилавка в магазине, и пытаюсь понять, что же едят голодные и нищие, у кого нет денег, - чтобы мне самому есть это.

Проснулся, и потом вспомнил, что был как-то, когда-то ещё сон. Я - я, и в то же время я - голубь, птица, я в саду на траве и клюю зёрна, рассыпанные вокруг. И мне говорит голос, и я узнаю этот голос:

- ЗАЧЕМ ТЫ МЕНЯ ОСТАВИЛ? РАЗВЕ Я НЕ КОРМИЛ ТЕБЯ НЕ ЗАЩИЩАЛ ТЕБЯ? ЧЕГО ТЫ БОИШЬСЯ?

И даже вижу над собой Лицо…

 

(А как-то, по приезде в Город из экспедиции, спал, и появилось над постелью что-то светлое и тёплое, как бы женщина, светящаяся любовью, и подошла, и чувствовал, как наклонилась над, и от этого тепло, светло и неслыханно радостно стало, и как будто, склонясь, стала гладить она тебе голову световой ладонью… И проснулся. То же самое, помнишь, было с тобой в твои восемнадцать лет.)

 

 

V . Несколько записей в путевых блокнотах.

 

Запись 31 июля 2001, Тува, Вавилинский затон.

Приснился мне сон. Он меня потряс и был озарением. Помню, что отец предал сына, выдал его власти. Сын оказался в тюрьме, хотя и не был виноват. А отец стал его надзирателем, И вот, прошёл срок, и сын выходит на свободу. И отец-конвоир идёт за ним, и как бы молча просит у него прощения. И при этом на голове сына образуется венок из колючей проволоки. И сын выходит за ворота тюрьмы, а там стоит слепой. Глаза слепого открыты, но они мутны и ничего не видят. И слепой обращается к сыну. И сын (и я в этот момент отождествляюсь с сыном) – и я смотрю в слепые глаза, и понимаю, что в этом обращении – вера, и что я смогу. И я протягиваю руки и кладу их на голову слепого, и говорю что-то, приказываю ему увидеть (может быть, молча) – и я вижу, как мутные незрячие глаза слепого вспыхивают, взрываются светом, и лицо его преображается, освещается, он прозрел, и это восторг и торжество, от которого я просыпаюсь. (Пытался тут же запомнить. Всё равно начало забыл.)

 

20 июля 2005, дорога Чадан – Кызыл.

Когда мы ехали от Чадана на Ак-Дуруг по хорошо знакомой, ровной, скучной дороге, после всей усталости и всех чудес алтайского, монгун-тайгинского, овюрского пути, - я закрыл глаза, намереваясь поспать, и вдруг в меня вошло сияние единства всего.

Всё одно и едино – я, лиственницы вокруг, курганы Пазырыка, Маша Чугунова, дремлющая напротив меня, небо, моя дочь Настасья, маленькая и чудная, Алтай, невыносимое солнце, прожитые дороги, всё, что можно и нельзя назвать – одно со мной, и я одно с ним. И нет никакого «я», нет местоимений, а есть Имя.

Вошедшее в меня было настолько ясно, что слёзы полились из глаз.

Я люблю Тебя! И ничто не имеет значения.

Ты – Имя – и ничего нет больше. Ничего нет.

Пить, драться, курить, восхищаться и прощать, ничего не делать и биться во все стены – прекрасно и ничто.

Перед смертью я всё пойму. Монгун-Тайга.

На указательном пальце образовалась вмятина от ручки. Никто ничего не понял.

 

12 мая 2006, дорога Кызыл-Абакан.

Мое лицо – отпечаток Его лика. Берёт как воск и ставит печать. Явно ощутил, когда спал и не спал этой ночью у Пищиковых. Лик приблизился сверху, отяготел на мне, ушёл вверх; оттиском его осталось моё лицо. Это чувствует серебро, на котором вычеканивают монетный образ.

И с каждым человеком так.

«Я», «моё» – не важно. Ничто. Потому что нет «моего» рождения, как и «моей» смерти. Нельзя родиться в одиночку. Нельзя умереть и похорониться в одиночку.

Смерть – рождение, а «в одиночку» - жизнь. Смерть – исчезновение того «в одиночку», которое ещё называют индивидуальностью. Которое разделяет людей, мучает людей, заставляет выпрыгивать из себя, действовать, жить. Смерть – ничто, «ничаво, барин», « pas du tout »; рождение из множества в единство (во всеединство, то самое). Нельзя хотеть этого. Нельзя отвергать это.

Дойдя до всеединства, не можешь войти в него один. Надо вернуться и вести других. Пока ими и тобой не распорядится Лик Божий, тот.

Постижение этих простых и давно сказанных истин вдруг, как оружие, прошло душу на дороге, такой скучной, такой знакомой, от Кызыла на Уюкский хребет, где-то за Сесерлигом.

Дети учат нас любви. Наверно потому, что рождённые из, они ещё так свежи и так мало подвержены греху распада.

Дитя ищет матери и любит её, потому что не может без неё. Единство ещё не вполне нарушено в нём. Тянется к людям, зверушкам, травке. Учит и заставляет нас любить – возвращаться во всеединство.

И вот, если, сохрани Бог, умрёт мой ребёнок, моя девочка – надо помнить, что она уже выполнила в жизни миссию столь великую, научив и заставив нескольких человек её полюбить, обратиться лицами к Лику Божию, с любовью во всеединство, и что всё остальное, трагичное – малое перед этим.

Помни, что все люди – дети, и будешь святым.

 

 

VI.

Утратив веру, они уверовали в свою безгрешность.

Понимание греха даётся только верой.

 

Как безблагодатны эти города без церквей! В них нет вертикали, кроме вертикалей дымных труб. Они распластаны по земле и утратили связь с небом.

 

 

VII.

 

30 сентября 2006. Вера, Надежда, Любовь, Премудрость.

Диавол – по-гречески «лжесвидетель». Тот, кто делает ложь и унижает правду. Отец того, чего нет, но что обретает существование в искаженных душах и умах людей – лжи.

Диавол всегда и всюду ходит между людьми и науськивает их отказаться от правды. Ложь делать и говорить. В наши последние времена он уже всех почти людей склонил ко лжи, неправда стала основой человеческого бытия, фальшь проникла в душу и в плоть всякого человека. Все мы живём по лжи. Но в душе всякого человека неистребима потребность в правде. Потому что правда есть жизнь от Бога, а ложь - смерть конечная и необратимая. Выживут только правдивые - праведные. И душа всякого человека время от времени пытается разогнуться, высунуться из вонючей липкой грязи, в которую погружена. И как только приподнимается к свету правды, так тут же весь окружающий мир лжи обрушивается на неё, начинает мучить всякими муками, пригибать обратно к мерзости. Великие усилия нужно совершить, чтобы вырваться. И вырвавшийся становится отщепенцем, врагом, изгоем в людях искаженных, не будет ему почёта, счастья, дружбы, любви, удачи, а только унижения, насмешки, пренебрежение и равнодушие от людей. И отвернутся от него даже ближние его, кроме разве двух или трёх верных, подобных ему. Только такие спасутся и не умрут в ледяное мучительное ничто, а перейдут в жизнь вечную.

Блаженны алчущие и жаждущие правды.

И –

Блаженны изгнанные правды ради.

 

Делать честно своё дело стало так трудно, что почти невозможно. Всё дело в этом «почти». Почти невозможно не сломаться, или хотя бы не прогнуться (что ещё хуже, потому что лишает жизнь твою трагизма, остаётся скучный водевиль). Делай своё дело честно – пиши правду, учи добру, пробуждай совесть, просто хорошо работай за станком или землю паши – и ты будешь нищ, убог и всеми презираем. И к бедняку, замученному борьбой за существование, своё и близких, приходит диавол и говорит: «Сделай вот это, эту мелочь, которая противоречит твоей совести. Скажи эту маленькую ложь. Сотвори крохотную неправду. Напиши в статье, что уродливая дура умна и прекрасна. Вложи в уши ученикам твоим славословие неправедной власти. Спой гимн подлецу-президенту. Просто прими те правила игры, которые приняли уже все вокруг тебя. Я хорошо заплачу тебе». И стоит бедняку хоть на самую ничтожную малось уступить, сделать заказанную неправду – как откуда ни возьмись приходит к нему успех, появляются деньги, его семья не голодает, друзья окружают его, поклонники и поклонницы начинают виться вокруг. Он делает следующий шаг ко лжи – и получает ещё больше; он привыкает переступать через внутреннюю свою правду, становится счастлив, удачлив, обеспечен, сыт, доволен. Он становится народным артистом, маститым писателем, популярным тележурналистом, нефтяным магнатом, высокопоставленным чиновником… Он становится слугой зла, и диавол вселяется в него как червяк, выедает изнутри его душу. И когда забитая и униженная душа исчезает в человеке, он умирает без надежды на воскресение. Идёт во тьму вечную, где плач и скрежет зубов.

Что мерзость и что истина?

Мерзость – продажа себя в рабство во всех видах. Одинаковость - мерзость, и идти строем можно только путём лжи. Мода поэтому – мерзость. Успех – мерзость и ложь, потому что никого никакой успех не спасал от предательства и смерти.

Обеспеченность – мерзость и ложь, и коварство. Удовлетворённость – ложь. Особая мерзость – богатство и/или власть, потому что выстраивает вокруг своего носителя хоры и горы беспросветной лжи.

Мерзость – разговоры ни о чём: правда и ложь не могут жить в одном слове, и если в слове нет правды, то оно полно лжи. Поэтому невыносимо отвратительна политика, а светская жизнь воняет трупной вонью.

Великая мерзость – искусство, обслуживающее мир. Писатель, написавший роман ради удовлетворения спиномозговой чесотки читателя – беспросветно ничтожен, и тем более жалок, чем выше степень его пустого успеха. Успех кончится через три года, а типографская грязь надолго прилипнет к бумаге.

 

 

VII .

В жизни человеческой три реальных интереса: 1) любовь. 2) страх/смерть/злоба (это одно и то же). 3) жажда чуда. Всё. Всё всякое разное можно разнести по этим трём.

Жажда чуда есть отрицание существующего порядка вещей. Смерть и страх - путь куда-то в пустоту и тоже отрицание существующего порядка. Любовь - что это значит? Ничего не значит. Потребность перестать быть собой, или, по-крайней мере, только собой, что невозможно. Всё уводит куда-то вон, за пределы пространства и, особенно, времени.

Вне времени.

 

Остановка на Большом проспекте Васильевского острова.

ПАССАЖИР: До Большого переулка доедем?

ШОФЁР: А?

ПАССАЖИР: Ну, до… это… Кривой улицы?

ШОФЁР: Я тут что-то не знаю Кривой улицы. Это где?

ПАССАЖИР: Ну, по прямой тут.

ШОФЁР: Может быть, Косая?

ПАССАЖИР: Ну да, да, Косая.

 

Человек состоит из двух явлений. Одно бегает, суетится, что-то бормочет, хихикает, чего-то выпрашивает, мешает самому себе и другим, не видит ничего, ест, напивается, целуется с девушками и уводит их в ванную, наутро страдает, ссорится с окружающими, думает, что что-то оно значит, что кому-то оно нужно, что – живёт… И в конце концов ложится, вытягивает ноги и руки, задирает подбородок и затихает.

И тогда на смену ему приходит другое - вне времени.

 

Как это? По Косой линии через Кривой переулок на Большой проспект…

 

IX.

Тут и начинается поэзия.

 


 
Сайт управляется системой uCoz