23. ПРО АНАРХИСТКУ МАРУСЮ НИКИФОРОВУ

 

Маруся-маузер, Маруся-плеть.

По табуретке, солдатик, вдарь.

Вот Севастополь. Куда теперь?

На шее петля. Морская даль.

На Александровск, на Таганрог

гуляла пьяная матросня.

Глоток свинца офицеру в рот –

простая песенка у меня.

 

- Эх, яблочко, куды катисся? –

орал прокуренный эшелон.

Винтовка в правой, в левой «катенька»,

даль краснозвёздная над челом.

- Ты баба грубая, не щука с тросточкой,

валяй, указывай, кого в распыл!

На штык Ульянова, жида-Троцкого,

хоть всю Вселенную растопи!

 

Маруся-камень, Маруся-волк.

Сбледнул полковник, ладони – хруст.

Ты девять пуль вогнала в него.

Братва стащила башкой под куст.

Выл Александровск, чумел Джанкой,

из рук выпрыгивал пулемёт.

По тёплым трупам в ландо с дружком.

Страх портупея перечеркнёт.

 

На табуреточке, ручки за спину,

на шее - петелька, в глазах - простор.

Цыгарку крутит солдатик заспанный,

над бухтой вестник грозит перстом.

Куда катишься, чёрный висельник,

светило дневное? за Днестр?

Эмигрируешь? А я выстрелю,

я достану тебя с небес!

 

Маруся-душечка, куда теперь?

В Ревком небесный на разговор?

Он девять грамм пожалел тебе.

Перекладина над головой.

Это скоро кончится. Снег

степью кружится – не для нас.

Мы уйдём по дорожке вверх.

Не особенно и длинна.

 

Плечо под кожанкой, папаха на ухо,

вихор мальчишеский, зрачки – свинец.

Каталась в саночках, спала под нарами,

советских ставила к стене.

Эх, яблочко - дрожит под курткой,

куда-то катится, вверх и вниз.

Неторопливо солдат докуривает.

Ещё затягивается. Вдохни.